Когда подавать чай?

Я недавно подумал: а вот бы зафиксировать – как именно мы готовимся к чем-нибудь крайне важному для нас (или наоборот, неважному). Не в театре (в театре-то понятно, для этого существует этюдный способ работы), а в самой жизни. Как по-разному мы готовимся к свиданию (как готовится она? как готовлюсь я?), как подготавливаемся к разговору с начальством, как убираем квартиру к приходу гостей… Однажды я долго и тщательно убирал квартиру, а гости (гостья) так и не пришла. Я очень хорошо запомнил вот эту вот смену настроений и состояний – как я тщательно все вылизывал, предвкушая встречу, и как смотрел на этот никому не нужный порядок уже потом. После того как понял, что она не придет.

Но это все, полагаю, может стать темой для выпускного фильма какого-нибудь студента факультета кино.

А пока в нашем новом спектакле я – рабби городка Хелм, который вот так вот и готовится к приходу людей: чинит сапог, подметает двор, готовит чай…

Когда мы только-только начинали репетировать эту чайную сцену с Мишей Городиным («рассерженным» по роли), я вспомнил – как я тогда убирал комнату. И что чай я делаю, на самом деле, с этим же настроением: я так привык, что ко мне приходят люди, и вот уже вечер, и вот уже солнце садится, а за день ко мне никто так и не пришел… Заварю-ка я чаек, авось на запах кто-нибудь да подтянется… А чай я знатный завариваю, вкусный, пахучий… Хотя это странно, конечно, и немного грустно, когда за день к тебе никто не приходит.

Долго не мог решить для себя – когда подавать уже готовый чай Мишке в сцене. Всегда начинаешь размышлять с самого простого: как это бывает в жизни – вот, пришел ко мне в гости человек, попросил чая. я ему приготовил и налил.

А что, если это тот самый единственный гость за весь день? Гость, которого я долго ждал. И уже непонятно – этот чай я приготовил для него (он почувствует запах и придет, и вообще это так и работает телепатически…) или для себя. В любом случае, я колеблюсь и не сразу решаю, что этот чай для него. К тому же, он по роли приходит рассерженным, взбешенным. Такому чай не дашь – он его сразу в стенку метнет. Поэтому надо прожить весь этот процесс – мне чай или ему, нет, конечно, ему, – да еще и дождаться той доли секунды, когда он сам остынет и начнет по крайней мере видеть собеседника, еще не слышать…

Замахнусь было на кого-нибудь, остановлю себя и спрошу у него: Как дела? Или обзову кого-нибудь, а потом извинюсь и скажу: Как там погода? Холодно, а? – говорит Миша, и я протягиваю ему чай, а ведь и правда холодно, чай пей, остынь, «рассерженный» ты мой… Нет, рановато я ему чай протянул, все равно надо ждать следующего периода, хотя спад его раздражения уже близок.

И только в процессе работы понимаешь – нет, мало того, чтоб во время своего монолога он тебя видел, он должен дойти до той конечной точки, когда у него аргументов не останется, когда весь пар из него выйдет, тогда можно спокойно протянуть ему чашку.

Как-то спорили наш Борька Очаковский и Фимка Риненберг о чем-то очень важном и серьезном. О религии, кажется. Спорят, кричат друг на друга, руками машут. А перед Борькой чашка стоит. И вот он кричит, пар выпускает, за чашку хватается. А не пьет. Но и об стенку не кидает. Он держит ее несколько растерянно (когда кончаются аругменты в споре), а потом отпускает, потом опять за нее берется, переставляет куда-то. Чашка совершает такой своеобразный танец по столу. А воздух вокруг в это время наэлектризован философскими понятиями иудаизма и именами великих еврейских мыслителей.

Когда подавать чай?

Я недавно подумал: а вот бы зафиксировать – как именно мы готовимся к чем-нибудь крайне важному для нас (или наоборот, неважному). Не в театре (в театре-то понятно, для этого существует этюдный способ работы), а в самой жизни. Как по-разному мы готовимся к свиданию (как готовится она? как готовлюсь я?), как подготавливаемся к разговору с начальством, как убираем квартиру к приходу гостей… Однажды я долго и тщательно убирал квартиру, а гости (гостья) так и не пришла. Я очень хорошо запомнил вот эту вот смену настроений и состояний – как я тщательно все вылизывал, предвкушая встречу, и как смотрел на этот никому не нужный порядок уже потом. После того как понял, что она не придет.

Но это все, полагаю, может стать темой для выпускного фильма какого-нибудь студента факультета кино.

А пока в нашем новом спектакле я – рабби городка Хелм, который вот так вот и готовится к приходу людей: чинит сапог, подметает двор, готовит чай…

Когда мы только-только начинали репетировать эту чайную сцену с Мишей Городиным («рассерженным» по роли), я вспомнил – как я тогда убирал комнату. И что чай я делаю, на самом деле, с этим же настроением: я так привык, что ко мне приходят люди, и вот уже вечер, и вот уже солнце садится, а за день ко мне никто так и не пришел… Заварю-ка я чаек, авось на запах кто-нибудь да подтянется… А чай я знатный завариваю, вкусный, пахучий… Хотя это странно, конечно, и немного грустно, когда за день к тебе никто не приходит.

Долго не мог решить для себя – когда подавать уже готовый чай Мишке в сцене. Всегда начинаешь размышлять с самого простого: как это бывает в жизни – вот, пришел ко мне в гости человек, попросил чая. я ему приготовил и налил.

А что, если это тот самый единственный гость за весь день? Гость, которого я долго ждал. И уже непонятно – этот чай я приготовил для него (он почувствует запах и придет, и вообще это так и работает телепатически…) или для себя. В любом случае, я колеблюсь и не сразу решаю, что этот чай для него. К тому же, он по роли приходит рассерженным, взбешенным. Такому чай не дашь – он его сразу в стенку метнет. Поэтому надо прожить весь этот процесс – мне чай или ему, нет, конечно, ему, – да еще и дождаться той доли секунды, когда он сам остынет и начнет по крайней мере видеть собеседника, еще не слышать…

Замахнусь было на кого-нибудь, остановлю себя и спрошу у него: Как дела? Или обзову кого-нибудь, а потом извинюсь и скажу: Как там погода? Холодно, а? – говорит Миша, и я протягиваю ему чай, а ведь и правда холодно, чай пей, остынь, «рассерженный» ты мой… Нет, рановато я ему чай протянул, все равно надо ждать следующего периода, хотя спад его раздражения уже близок.

И только в процессе работы понимаешь – нет, мало того, чтоб во время своего монолога он тебя видел, он должен дойти до той конечной точки, когда у него аргументов не останется, когда весь пар из него выйдет, тогда можно спокойно протянуть ему чашку.

Как-то спорили наш Борька Очаковский и Фимка Риненберг о чем-то очень важном и серьезном. О религии, кажется. Спорят, кричат друг на друга, руками машут. А перед Борькой чашка стоит. И вот он кричит, пар выпускает, за чашку хватается. А не пьет. Но и об стенку не кидает. Он держит ее несколько растерянно (когда кончаются аругменты в споре), а потом отпускает, потом опять за нее берется, переставляет куда-то. Чашка совершает такой своеобразный танец по столу. А воздух вокруг в это время наэлектризован философскими понятиями иудаизма и именами великих еврейских мыслителей.