Из промокшей книжки

«Мы сказали друг другу «Добрый вечер!» и, не называя своих имен, за ужином разговорились. Разговор сначала был самый пустой, незначительный – о здешних врачах, о погоде, о режиме, но, не помню почему, речь зашла о «художественном чтении» – о недавнем приезде какого-то чтеца, что ли. Я, с детства наслушавшаяся, как читают поэты, высказала нечто нелестное об актерском чтении стихов. Я слышала Антона Шварца, Качалова, Яхонтова – и все они мне не нравились.

«Они не доверяют стиху, – говорила я, – они думают, что к стиху надо еще что-то прибавить от себя: голосом, интонацией, жестом. А стих не нуждается в этом. Его надо только огласить, произнести, изо всех сил совершая вычитание себя, - вот как читал Блок, например… К тому же, – добавила я, – все это «художественное чтение» развращает слушателя, преподнося ему стихи в качестве некоторого аттракциона, а на самом деле стих для поэта – плод глубочайшего сосредоточения, вслушивания – и восприятие должно быть результатом сосредоточенности».

Моя vis-à-vis смотрела на меня молча, внимательно, даже как-то задумчиво, положив щеку на руку, словно посылая мне на встречу через стол очарование своих внимательных глаз. А наутро, когда она уже уехала, мне, в ответ на мои расспросы, объяснили, что это была наставница всех лучших актеров-чтецов, обучавшая их художественному чтению, режиссер, знаменитый педагог Елизавета Яковлевна Эфрон.

Помню, я тогда пришла в отчаянье от своей бестактности, резкости; я испугалась, что она приняла мою болтовню за преднамеренную грубость или за попытку учить ее уму-разуму.

И вот теперь от Цветаевой: «Я рада, что вы здесь, будем дружить, мне много рассказывала о вас Елизавета Яковлевна». Быть может, Марина Ивановна сама не одобряет «художественного чтения» и по рассказу Елизаветы Яковлевны поняла, что я люблю стихи?».

(Лидия Чуковская, из очерка о Марине Цветаевой – «Предсмертие»)

На мой взгляд, очень точное объяснение разницы между, скажем, вот этим и вот этим (или вот этим и вот этим).

И вот она, сезонная моя жизнь: почти год назад читал я эту книгу, эти строки, собираясь в Италию.

Должна была крыша протечь, вода – залить книжку, giterleo – попросить меня поделиться цитатой из нее, книжка – высохнуть, а я – снова взять ее в руки и найти эти строки.

Чуть больше, чем через неделю я еду в Лондон.

Из промокшей книжки

«Мы сказали друг другу «Добрый вечер!» и, не называя своих имен, за ужином разговорились. Разговор сначала был самый пустой, незначительный – о здешних врачах, о погоде, о режиме, но, не помню почему, речь зашла о «художественном чтении» – о недавнем приезде какого-то чтеца, что ли. Я, с детства наслушавшаяся, как читают поэты, высказала нечто нелестное об актерском чтении стихов. Я слышала Антона Шварца, Качалова, Яхонтова – и все они мне не нравились.

«Они не доверяют стиху, – говорила я, – они думают, что к стиху надо еще что-то прибавить от себя: голосом, интонацией, жестом. А стих не нуждается в этом. Его надо только огласить, произнести, изо всех сил совершая вычитание себя, - вот как читал Блок, например… К тому же, – добавила я, – все это «художественное чтение» развращает слушателя, преподнося ему стихи в качестве некоторого аттракциона, а на самом деле стих для поэта – плод глубочайшего сосредоточения, вслушивания – и восприятие должно быть результатом сосредоточенности».

Моя vis-à-vis смотрела на меня молча, внимательно, даже как-то задумчиво, положив щеку на руку, словно посылая мне на встречу через стол очарование своих внимательных глаз. А наутро, когда она уже уехала, мне, в ответ на мои расспросы, объяснили, что это была наставница всех лучших актеров-чтецов, обучавшая их художественному чтению, режиссер, знаменитый педагог Елизавета Яковлевна Эфрон.

Помню, я тогда пришла в отчаянье от своей бестактности, резкости; я испугалась, что она приняла мою болтовню за преднамеренную грубость или за попытку учить ее уму-разуму.

И вот теперь от Цветаевой: «Я рада, что вы здесь, будем дружить, мне много рассказывала о вас Елизавета Яковлевна». Быть может, Марина Ивановна сама не одобряет «художественного чтения» и по рассказу Елизаветы Яковлевны поняла, что я люблю стихи?».

(Лидия Чуковская, из очерка о Марине Цветаевой – «Предсмертие»)

На мой взгляд, очень точное объяснение разницы между, скажем, вот этим и вот этим (или вот этим и вот этим).

И вот она, сезонная моя жизнь: почти год назад читал я эту книгу, эти строки, собираясь в Италию.

Должна была крыша протечь, вода – залить книжку, giterleo – попросить меня поделиться цитатой из нее, книжка – высохнуть, а я – снова взять ее в руки и найти эти строки.

Чуть больше, чем через неделю я еду в Лондон.