Про собак

Шесть лет назад я гостил у мамы в Австралии. На одни из выходных я был отправлен, за семьсот с лишним километров, из Аделаиды в Мельбурн в гости к бывшим москвичам – семье Пересов. В доме жили: мама, папа, сын, дочка (с которой я, оказывается, виделся еще в Москве лет так в двенадцать: она тогда очень хотела пообщаться, и вообще – по возможности влиться в мою «взрослую» компанию. А я ее все время посылал. И она очень обижалась.) и две огромных собаки – Ким и Йона.

Утро начиналось для меня с тщательного йониного облизывания. Каждое утро она садилась под дверь и ждала, пока я проснусь. Затем стремительно вбегала в приоткрытую дверь и начинала очень профессионально облизывать мне лицо: очень настойчиво, проникая языком во все уголки и впадинки. По окончании этой процедуры она заваливалась на бок и требовала ответной ласки. Флегматичный Ким был менее страстен. Он, скорее, шел на поводу у йониного темперамента и пытался соответствовать ее неуемной энергии. Но получалось это у него плохо. Хотя ответных ласок он тоже не прочь был отведать. А однажды спокойно, не торопясь, стащил у меня с тарелки бутерброд с рыбой, который я крайне непредусмотрительно оставил у него на виду.

Йони все время норовила опереться передними лапами об меня. Мы частенько так стояли, балансируя, еле-еле держа равновесие.

Когда я уехал, собаки долго бродили кругами по дому, то и дело останавливаясь около двери в «мою» комнату. Они явно недоумевали – кому же теперь лизать лицо по утрам? У кого таскать бутерброды из тарелки? Возможно, произошла какая-то ошибка, и этот человек вернется. Обязательно вернется…

Но я так и не вернулся. Ни на следующее утро, ни потом.

Я часто вспоминаю эту историю. Это собачье отношение ко мне. Такую безграничную собачью любовь. Наверное, я для них был кем-то вроде ангела, спустившимся с небес и позволившим себя облизывать. Или они подумали, что это все им приснилось.

Вскоре Ким умер. А Йони все еще жива…

Про собак

Шесть лет назад я гостил у мамы в Австралии. На одни из выходных я был отправлен, за семьсот с лишним километров, из Аделаиды в Мельбурн в гости к бывшим москвичам – семье Пересов. В доме жили: мама, папа, сын, дочка (с которой я, оказывается, виделся еще в Москве лет так в двенадцать: она тогда очень хотела пообщаться, и вообще – по возможности влиться в мою «взрослую» компанию. А я ее все время посылал. И она очень обижалась.) и две огромных собаки – Ким и Йона.

Утро начиналось для меня с тщательного йониного облизывания. Каждое утро она садилась под дверь и ждала, пока я проснусь. Затем стремительно вбегала в приоткрытую дверь и начинала очень профессионально облизывать мне лицо: очень настойчиво, проникая языком во все уголки и впадинки. По окончании этой процедуры она заваливалась на бок и требовала ответной ласки. Флегматичный Ким был менее страстен. Он, скорее, шел на поводу у йониного темперамента и пытался соответствовать ее неуемной энергии. Но получалось это у него плохо. Хотя ответных ласок он тоже не прочь был отведать. А однажды спокойно, не торопясь, стащил у меня с тарелки бутерброд с рыбой, который я крайне непредусмотрительно оставил у него на виду.

Йони все время норовила опереться передними лапами об меня. Мы частенько так стояли, балансируя, еле-еле держа равновесие.

Когда я уехал, собаки долго бродили кругами по дому, то и дело останавливаясь около двери в «мою» комнату. Они явно недоумевали – кому же теперь лизать лицо по утрам? У кого таскать бутерброды из тарелки? Возможно, произошла какая-то ошибка, и этот человек вернется. Обязательно вернется…

Но я так и не вернулся. Ни на следующее утро, ни потом.

Я часто вспоминаю эту историю. Это собачье отношение ко мне. Такую безграничную собачью любовь. Наверное, я для них был кем-то вроде ангела, спустившимся с небес и позволившим себя облизывать. Или они подумали, что это все им приснилось.

Вскоре Ким умер. А Йони все еще жива…